Olga Levadnaya "WITHOUT THE RIGHT TO SURVIVE"

 

Olga Levadnaya, Russian visionary poet, world-famous public figure, Honored Worker of Culture of the Republic of Tatarstan, laureate of more than 20 republican, all-Russian, international literary awards, member of republican, Russian and international literary unions, author of 17 books of poetry and prose published in Russian, English, Tatar, Turkish, translated into 14 languages, author of more than 500 publications in magazines, anthologies in Russia and abroad, participant in numerous festivals, conferences, readings, member of the Assembly of the Peoples of the World, Ambassador of Peace, European Poetry, poetry of International Literature ACC Shanghai Huifeng (Shanghai, Huifeng), Department of Arts and Cultures, Plenipotentiary Representative for Culture in Russia of the Republic of Birland (Africa), literary consultant of the Academy of Literature, Science, Technology of Shanxi, the Zhongshan Poets' Community (China), honorary founding member of the World Day of K. Cavafy  (Greece, Egypt), coordinator of the International Literary Festival in Russia "Woman in Literature" (Mexico), creator and director of the International Music and Poetry Festival "Handshake of the Republics", the Forum-Battle "Tournament of Poets and AI. RR", the International TeleBridge RR, the International Youth Music and Poetry Competition-Festival "On the Fairytale Shore of Kazanka" based on the works of Olga Levadnaya, artistic director of the Kazan Poetic Theater "Dialogue".

Olga Levadnaya

WITHOUT THE RIGHT TO SURVIVE

Deep at night, the slender birch nurse-maids hid under the mighty crown of the oak head doctor.

"They'll be bombing soon," whispered the head nurse. "Yes,every morning before dawn, the drones come. Each time there are more and more of them."

"Girls," the oak rasped, "I am so old that my weakened roots long ago ceased to be my support. One breath of death is enough. You need to go east."

"How can we leave?" exclaimed the head nurse. "So many wounded trees in the groves need our help. And the animals? Their owners set them free before evacuating. They roam the forests without food or water..."

"We must act. We can't just stand here with our branches drooping," added an alarmed beech tree.

"Yesterday, I heard an amazing story from the roadside silver poplars about Zhorka the parrot and Manya the cat," the nurse continued.

A drone had found Grandma Dunya in her vegetable garden, hilling potatoes. She tried to dodge, but it hunted her like a kite. The old woman fell to the ground and prayed for salvation, but...

On the chipped windowsill stood a cage with a dozing parrot. Outside the window, colorful hollyhocks swayed in the summer breeze. Through his sleep, he could hear the quiet snoring of the cat Manya and the intoxicating scent of acacia.

Zhorka woke to a powerful explosion. The parrot looked with growing alarm through the window shattered by the blast wave. The granny lay at the bottom of the crater, her arms outstretched. The first thought that came to him was to help her, only then came the realization that he was in a locked cage.

Coming to his senses after the stupor, he began beating against the bars and calling for help.

Days of agonizing waiting passed, the last hope of rescue fading. The war moved further and further away from the village of Vasilyevka. And suddenly, the owner's cat, Manya, appeared. Starving and battered from wandering through abandoned trenches in search of food, she burrowed under Grandma Dunya's blanket and slept for almost two days straight. Waking up, the cat saw the weakened parrot and for a long time couldn't decide what to do with him.

They spoke different languages, but both understood that surviving together in inhuman conditions was much easier than betraying friendship by sacrificing their conscience for the sake of salvation. It's unclear why and how what happened, happened. We all lived as one family... Incredibly, utterly different creatures were brought together by shared pain and vulnerability. The main thing is, the house is intact, and that gives hope that someday kind people will come, and they will have a family and protection again.

Manya opened the cage and watched in surprise for a long time as the parrot, soaring into the sky reeking of smoke and gunpowder, floundered in the clouds. After enjoying his freedom, Zhorka began to study everything that remained of the village. He did not know, and could not have known, that there were friends and foes. For him, they were simply people, taken captive by death.

Then they settled together in the ruins of a shed, united in their love for their Grandma Dunya. Manya and Zhorka already knew that hiding in the miraculously surviving house was unsafe.

"Is the parrot a talking one?" the elm asked politely. "Yes.He remembered Grandma Dunya's last words well: 'Lord, when will this all end?' and repeated them with astonishing stubbornness all the time."

"Did he shoot down the drone?" the maple inquired. "They say yes.He was defending the village." "But how?" "Who knows how.I don't understand these things." "Things..."drawled the lanky chestnut tree.

"And what happened next?" asked a curious linden tree thoughtfully. "The front line moved far to the west,and Grandma Dunya's geese came out of the forest. They had been hiding for several weeks under the white wing of a willow, frightened by the bombings and the smell of human blood. They darted around the old woman's empty yard, not understanding what was happening or where Grandma Dunya had gone. Then a lame cow with a torn ear returned, followed by the other surviving inhabitants of the village."

"Yesterday, a Siberian pine was mortally wounded," the nurse spoke again. "A wound, by human standards, incompatible with life." "Is she alive?"the maple asked anxiously. "She fell,exposing her annual rings, but she's still alive..." "You can find even the year'41 in her rings," the elm added quietly. "Which one?" "The years of the Great Patriotic War,1941-1945. The pine is a symbol of our age-old wisdom. She has seen more than one generation of people, animals, and trees, witnessed many events in the village. The pine's annual rings are a chronicle of our native land, including wars, from the Patriotic War of 1812 to the SMO. But, like all trees, she turned out to be completely defenseless against explosions and fire," the elm clarified.

"Auntie Nastya's dog runs to the central road every day, where columns of military equipment pass day and night. He keeps hoping to meet his owner. Yeah, as if... Later, he was joined by cats, dogs, goats, pigs, horses, cows, in short, all the living creatures of the village, who came running from all sides, joyfully wagging their tails, towards the people. They didn't know that the war would be long, the evacuation was continuing, and the residents of Vasilyevka would not be allowed to return to their homes, to their animals, for a long time yet," the elm unexpectedly spoke up. "Apparently, only domestic animals live in Vasilyevka now. They are very attached to their home, understand? When the bombing starts, the animals habitually run to us in the grove, and when everything quiets down, they return. Many of them continue to perish, receive severe injuries. An incredible number of animals died from hunger and thirst in locked houses and under rubble. People keep statistics..."

"Statistics," the aspen interrupted him indignantly. "It's outrageous, they'd better negotiate peace. Everyone is mortally tired of the war."

"He was still lucky; look, a dog named Rex, Nikolai's dog, was beaten and mined. They placed him by the church, he couldn't move, and only chance saved the parishioners from certain death. Sappers defused the dog at the request of the local villagers," a wild apple tree added sadly.

"Wild animals are having a hard time too. They often blow up on mines, die from rocket strikes, encounter incredible cruelty," mumbled a stone lying on the roadside by a wrecked tank thoughtfully. "So much equipment left in the fields. I'm alive only thanks to a wounded tankman who fell on me. He held out for a week, firing back, waiting for his own. They didn't take him prisoner, just finished him off..."

The early dawn revealed the winding line of the tree grove between the cornfields. Its large yellow cobs swayed cautiously among the gaping wounds of the earth.

"Do you hear the hum?" the nurse whispered anxiously. "Those are rockets flying,"cried the alder. "Where to?"the chestnut and birch asked fearfully in unison. "Some from east to west,others from west to east," the oak replied sadly.

Suddenly, everything fell silent, and a ringing quiet set in. Today was the anniversary of Grandma Dunya's death. Parrot Zhorka, with closed eyes, swayed on the young shoots of a flowering acacia, watching as cat Manya carefully carried a charred photograph to her owner's grave. Time had erased the boundaries between people and those they left behind, exposing all the cruelty and senselessness of what was happening. Long ago, ivy had covered the wounds of the unfinished war. A lone sunflower peeked out from the ruins of the shed. Unblinking, it looked at the rising sun, full of maternal love for all living things on earth.

The wind, as if waking up, stirred the silent grass on the grave mound. Manya, placing the photograph by the leaning cross, rubbed her face against the cold stone, quietly purring her cat's prayer. Zhorka, waking up, let out a short, sad cry that echoed through the deserted yard.

In this place, where life once thrived, now only memories and ghostly shadows of the past reigned. She had loved her yard very much, the breath of the trees and flowers, every elusive glance of her pets. She knew how to talk to them, understand them without words. Now only silence remained, broken by the rare singing of surviving birds.

And Grandma Dunya's sunflower continued to reach for the sun, as if trying to knock on the war-scorched heavens, to tell of the unbearable pain, the irreparable loss, the human injustice. It was the last hope for parrot Zhorka and cat Manya for rebirth, for life, despite everything, to break through the ashes, ruin, misunderstanding, and fear.

07.20.2025

БЕЗ ПРАВА ВЫЖИТЬ

Глубокой ночью тонкие берёзки-медсёстры спрятались под могучей кроной дуба-главврача.

– Скоро будет налёт, – прошептала старшая медсестра.

–Да, каждое утро перед рассветом прилетают беспилотники. С каждым разом их всё больше и больше.

– Девочки, – захрипел дуб, – я так стар, что мои ослабевшие корни давно перестали быть для меня опорой. Достаточно одного дуновения смерти. Вам нужно уходить на восток.

– Как можно уйти? – вскрикнула старшая медсестра. – Столько раненых деревьев в посадках, которые нуждаются в нашей помощи. А животные? Их хозяева выпустили на волю перед эвакуацией. Они бродят по лесам без еды и воды...

– Надо действовать. Нельзя просто стоять, опустив ветви, – добавил встревоженный бук.

– Вчера слышала от придорожных серебристых тополей удивительную историю о попугае Жорке и кошке Мане, – продолжила медсестра.

Дрон обнаружил бабу Дуню в огороде, которая окучивала картошку. Она попыталась увернуться, но он, как коршун, охотился за ней. Бабка упала на землю и молилась о спасении, но…

На щербатом подоконнике стояла клетка с дремавшим попугаем. За окном раскачивались разноцветные мальвы от дуновения летнего ветерка. Сквозь сон он слышал тихий храп кошки Мани и дурманящий запах акации.

Жорка проснулся от сильного взрыва. Попугай с нарастающей тревогой посмотрел в разбитое взрывной волной окно. Бабка лежала на дне воронки, с раскинутыми руками. Первое, что пришло ему в голову, – это помочь ей, только потом пришло осознание, что он в запертой клетке.

Придя в себя после оцепенения, он стал биться о прутья и звать на помощь.

Проходили дни мучительного ожидания, угасала последняя надежда на спасение. Всё дальше и дальше уходила война от села Васильевка. И вдруг появилась хозяйская кошка Маня. Изголодавшаяся и потрёпанная скитаниями по брошенным окопам в поисках пищи, она забилась под одеяло бабы Дуни и проспала почти двое суток. Проснувшись, кошка увидела обессиленного попугая и долго не могла решить, что ей с ним делать

Они говорили на разных языках, но оба понимали, что выжить вместе в нечеловеческих условиях гораздо легче, чем предать дружбу, поступившись своей совестью ради спасения. Непонятно, зачем и почему случилось то, что случилось. Мы же все жили одной семьей… Невероятным образом совершенно разных существ сблизила общая боль и незащищённость. Главное, цел дом, и это даёт надежду, что когда-нибудь придут добрые люди, и у них снова появится семья и защита.

Маня открыла клетку и долго удивлённо смотрела, как попугай, взмыв в небо, пропахшее гарью и порохом, барахтался в облаках. Насладившись свободой, Жорка стал изучать всё, что осталось от села. Он не знал, да и не мог знать, что есть свои и чужие. Для него это просто были люди, захваченные в плен смертью.

Потом они вместе поселились в развалинах сарая, такие родные в любви к своей бабе Дуне. Маня и Жорка уже знали, что прятаться в чудом уцелевшем доме небезопасно.

– А попугай говорящий? – вежливо спросил вяз.

– Да. Он хорошо запомнил последние слова бабы Дуни: «Господи, когда это всё закончится?» и всё время повторял с удивительным упрямством.

– Это он сбил беспилотник? – поинтересовался клён.

– Говорят, да. Защищал село.

– Но как?

– Да бог его знает как. Я в этих делах не разбираюсь.

– Дела... – протянул долговязый каштан.

– А что было дальше? – задумчиво спросила любопытная липа.

– Линия фронта ушла далеко на запад, и из леса пришли гуси бабы Дуни, которые несколько недель прятались под белым крылом ивы, напуганные бомбёжками и запахом человеческой крови, они метались по пустому дворику старухи, не понимая, что же происходит и куда делась баба Дуня. Потом вернулась хромая корова с разорванным ухом, за ней потянулись остальные выжившие обитатели села.

– Вчера смертельно ранили сибирскую сосну, – снова заговорила медсестра. – Рана по человеческим меркам не совместимая с жизнью.

– Она жива? – с тревогой спросил клён.

– Упала, обнажив свои годовые кольца, но ещё жива...

– По её кольцам можно найти даже 41-й год, – тихо добавил вяз.

– Какой?

– Годы Великой Отечественной войны, 1941-1945 гг. Сосна – символ нашей вековой мудрости. Она видела не одно поколение людей, животных и деревьев, стала свидетелем многих событий в селе. Годовые кольца сосны – это летопись нашей родной земли, включая войны, начиная с Отечественной войны 1812 года до СВО. Но, как и все деревья, оказалась совершенно беззащитной перед взрывами и огнём, – уточнил вяз.

– Пёс тётки Насти каждый день бегает на центральную дорогу, где днём и ночью проходят колонны военной техники. Всё надеется встретить своего хозяина. Да, куда там… К нему потом присоединились кошки, собаки, козы, свиньи, лошади, коровы, короче, вся живность села, которые со всех сторон радостно, виляя хвостами, бежали к людям. Они не знали, что война надолго, эвакуация продолжается и жителям Васильевки ещё не скоро разрешат вернуться в свои дома, к своим животным, – неожиданно заговорил вяз. – Судя по всему, в Васильевке живут только домашние животные. Они очень привязаны к своему дому, понимаете? Когда начинается прилёт, животные привычно убегают к нам в посадку, а когда всё стихает, возвращаются. Многие из них продолжают гибнуть, получают тяжёлые ранения. Невероятное множество животных погибло от голода и жажды в закрытых домах и под развалинами. Люди ведут статистику…

– Статистику, – с негодованием перебила его осина. – Это возмутительно, пусть лучше договариваются о мире. Все смертельно устали от войны.

– Ему ещё повезло, вот собаку по имени Рекс Николая избили и заминировали. Положили у храма, он не мог передвигаться, и только случайность спасла прихожан от верной гибели. Пса разминировали сапёры по просьбе местных жителей села, – печально добавила яблоня-дикарка.

– Туго приходится и диким животным. Они часто взрываются на минах, погибают от ракетных ударов, сталкиваются с невероятной жестокостью, – задумчиво пробормотал лежащий на обочине у разбитого танка камень. – Сколько техники в полях осталось. Я живой только благодаря упавшему на меня раненому танкисту. Он неделю отстреливался, ждал своих. Его не стали брать в плен, просто добили…

Ранний рассвет обнажил извилистую линию посадки между полями с кукурузой. Её крупные початки жёлтого цвета осторожно раскачивались среди зияющих ран земли.

– Слышите гул? – тревожно зашептала медсестра.

– Это летят ракеты, – вскрикнула ольха.

– Куда? – испуганно, в один голос, спросили каштан и берёза.

– Одни с востока на запад, другие с запада на восток, – ответил печально дуб.

Неожиданно все стихло и наступила звенящая тишина. Сегодня годовщина гибели бабы Дуни. Попугай Жорка с закрытыми глазами раскачивался на молодых побегах цветущей акации, наблюдая, как кошка Маня бережно несёт на могилу хозяйки обгоревшую фотографию. Время стёрло границы между людьми и теми, кого они оставили, обнажив всю жестокость и бессмысленность происходящего. Давным-давно плющ затянул раны неоконченной войны. Из развалин сарая выглянул одинокий подсолнух. Он, не мигая, смотрел на восходящее солнце, полное материнской любви ко всему живому на земле.

Ветер, словно очнувшись, колыхнул молчаливую траву на могильном холмике. Маня, положив фотографию у покосившегося креста, потёрлась мордочкой о холодный камень, тихонько мурлыча свою кошачью молитву. Жорка, проснувшись, издал короткий, печальный крик, эхом разнесшийся по опустевшему двору.

В этом месте, где когда-то кипела жизнь, теперь царили лишь воспоминания и призрачные тени прошлого. Она очень любила свой двор, дыхание деревьев и цветов, каждый неуловимый взгляд своих домашних животных. Она умела говорить с ними, понимать их без слов. Теперь же осталась лишь тишина, нарушаемая редким пением уцелевших птиц.

А подсолнух бабы Дуни продолжал тянуться к солнцу, словно пытаясь достучаться до опалённых войной небес, рассказать о невыносимой боли, о невосполнимой потере, о человеческой несправедливости. Он был последней надеждой попугая Жорки и кошки Мани на возрождение, на то, что жизнь, несмотря ни на что, все равно пробьётся сквозь пепел, разруху, непонимание и страх.

20.07.2025